Своенравна, как все красавицы, горда и вольнолюбива Волга. Всем, казалось бы, взял Молодец. И ростом не обижен - зеленой шапкой до неба дотянулся. И силушкой не обойден - сколько бурь не проносилось над ним, выстоял, сколько молний не обжигало его каменную грудь, все окалиной к ногам ссыпались. А уж о верности и говорить нечего - от зари до зари готов был глядеться Молодец в светлые очи Волги. Но не люб он был красавице. Уж больно молчалив: веками словечка не обмолвит. Да и на подъем тяжел: столетьями стоит не шелохнется. То ли дело - седовласый Каспий! И мудр, и велеречив, и нравом не по возрасту пылок. Лишь ветром жарким пахнет на него пустыня, тотчас заколышется, забурлит, разгуляется - ни одному молодцу с ним не потягаться. Седыми космами по тучам хлестнет - и на сотни верст содрогаются берега от гула, грохота и клокотания.

Плывут ли над Волгой пушистые облака, звезды ль в бездонные ее воды смотрятся - все грезит красавица о встрече с могучим Каспием.

И решилась однажды Волга: кинулась навстречу Каспию через леса и долины. Увидел это могучий Молодец и, объятый ревнивой яростью, двинулся наперерез красавице с верной своей дружиной. Тяжко пришлось Молодцу, за века крепко прирос он к месту. Шаг ступит - скалы с плеч рушатся, еще раз переступит - земля окрест трещинами идет, холмами высборяется.

И все же успел детинушка: преградил он дорогу Волге каменной своей грудью. Разбурлилась, вспенилась Волга, но видит - не пробиться ей силушкой, не вырваться из плена. Приласкалась тогда обманщица к великану, речами, сладко журчащими, усыпила его со дружиною и кошачьей неслышной поступью, круто обогнув спящих, убежала-таки к далекому Каспию.

Много веков минуло с той поры. Обратился в Молодецкий курган крепко уснувший Молодец, лесом поросла его очарованная дружина. Вечен сон их, навеянный немолчным журчанием Волги. Так вот и появились на свет Жигули...